Один храбрый и весьма достойный офицер нажил нескромностью
своею много врагов в армии. Однажды Суворов призвал его к себе в
кабинет и выразил ему сердечное сожаление, что он имеет одного
сильного злодея, который ему много вредит. Офицер начал спрашивать,
не такой ли?..
- Нет,- отвечал Суворов.
- Не такой ли граф В.?
Суворов опять отвечал отрицательно. Наконец, как бы опасаясь,
чтобы никто не подслушал, Суворов, заперев дверь на ключ, сказал ему
тихонько: "Высунь язык". Когда офицер это исполнил, Суворов
таинственно сказал ему: "Вот твой враг".

Известно, что в старые годы, в конце прошлого столетия,
гостеприимство наших бар доходило до баснословных пределов.
Ежедневный открытый стол на 30, на 50 человек было дело
обыкновенное. Садились за этот стол кто хотел: не только родные и
близкие знакомые, но и малознакомые, а иногда и вовсе не знакомые
хозяину. Таковыми столами были преимущественно в Петербурге столы
графа Шереметева и графа Разумовского. Крылов рассказывал, что к
одному из них повадился постоянно ходить один скромный искатель
обедов и чуть ли не из сочинителей. Разумеется, он садился в конце
стола, и также, разумеется, слуги обходили блюдами его как можно
чаще. Однажды понесчастливилось ему пуще обыкновенного: он почти
голодный встал из-за стола. В этот день именно так случилось, что
хозяин после обеда, проходя мимо него, в первый раз заговорил с ним и
спросил: "Доволен ли ты?" - "Доволен, ваше сиятельство,- отвечал он
с низким поклоном,- все было мне видно".

Пушкин рассказывал, что когда он служил в министерстве
иностранных дел, ему случилось дежурить с одним весьма старым
чиновником. Желая извлечь из него хоть что-нибудь Пушкин
расспрашивал его про службу и услышал от него следующее.
Однажды он дежурил в этой самой комнате, у этого самого стола.
Было уже за полночь. Вдруг дверь с шумом растворилась. Вбежал
сторож впопыхах, объявляя, что за ним идет государь. Павел вошел и в
большом волнении начал ходить по комнате; потом приказал чиновнику
взять лист бумаги и начал диктовать с большим жаром. Чиновник начал
с заголовка: "Указ его императорского величества" - и капнул
чернилами. Поспешно схватил он другой лист и снова начал писать
заголовок, а государь все ходил по комнате и продолжал диктовать.
Чиновник до того растерялся, что не мог вспомнить начало приказания,
и боялся начать с середины, сидел ни жив ни мертв перед бумагой. Павел
вдруг остановился и потребовал указ для подписания. Дрожащий
чиновник подал ему лист, на котором был написан заголовок и больше
ничего.
- Что ж государь? - спросил Пушкин.
- Да ничего-с. Изволил только ударить меня в рожу и вышел.

При Павле какой-то гвардейский полковник в месячном рапорте
показал умершим офицера, который отходил в больнице. Павел его
исключил за смертью из списков. По несчастью, офицер не умер, а
выздоровел. Полковник упросил его на год или два уехать в свои
деревни, надеясь сыскать случай поправить дело. Офицер согласился, но,
на беду полковника, наследники, прочитавши в приказах о смерти
родственника, ни за что не хотели его признавать живым и, безутешные
от потери, настойчиво требовали ввода во владение. Когда живой
мертвец увидел, что ему приходится в другой раз умирать, и не с
приказу, а с голоду, тогда он поехал в Петербург и подал Павлу просьбу.
Павел написал своей рукой на его просьбе: "Так как об г. офицере
состоялся высочайший приказ, то в просьбе ему отказать".

Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к
умеренности, император Павел назначил число кушаньев по сословиям,
а у служащих - по чинам. Майору определено было иметь за столом три
кушанья. Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный
партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел
почти никакого состояния. Павел, у видя его где-то, спросил:
- Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
- Три, ваше императорское величество.
- А позвольте узнать, господин майор, какие?
- Курица плашмя, курица ребром и курица боком,- отвечал
Кульнев.
Император расхохотался.

Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре
Павловиче, был ошибкою завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже
находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. В дорожном
платье входит Вилье и видит пред собою государя. Можно себе
представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но
все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким
образом он к нему попал. Тот извиняется и ссылается на ямщика,
который сказал ему, что тут отведена ему квартира. Посылают за
ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про
себя, что он анператор. "Врешь, дурак,- смеясь сказал ему Павел
Петрович,- император я, а он оператор".- "Извините, батюшка,- сказал
ямщик, кланяясь царю в ноги,- я не знал, что вас двое".

На маневрах Павел I послал ординарца своего И. А. Рибопьера к
главному начальнику Андрею Семеновичу Кологривову с приказаниями.
Рибопьер, не вразумясь, отъехав, остановился в размышлении и не знал
что делать. Государь настигает его и спрашивает:
- Исполнил ли повеление?
- Я убит с батареи по моей неосторожности,- отвечал Рибопьер.
- Ступай за фронт, вперед наука! - довершил император.