Высокомерие Барятинского - более чем высокомерие, чванливость
- не имело границ; в другом человеке, имевшем более обширное влияние
не только на дела русские, но и на политику всего мира и занимавшем
еще большее положение в свете, чем Барятинский,- в канцлере князе
Александре Михайловиче Горчакове это чувство было развито до
мелочности, до последних пределов. Однажды, во время последней
Турецкой войны, в Бухаресте, я зашел к нему вечером; разговор коснулся
бывшей в течение дня духовной процессии, причем канцлер заметил, что
митрополит приказал шествию пройти мимо дома, занимаемого князем,
и остановить на время перед ним раку, вмещавшую в себе мощи
блаженного Дмитрия.
- Ваша светлость! - невольно вскрикнул я.- Так уж не вы к мощам,
а мощи к вам прикладываются!..

Пациент: - Не могу дышать носом...
Терапевт: - Дышите ртом!
Пациент: - Спасибо... Сколько с меня?
Терапевт: - Пятьдесят долларов...

Идет программа "Сам себе режисер", показывают сюжет:
США. Белый дом. Кабинет резидента, открывается дверь, выходит Моника Левински, вытирает
губы и с акцентом говорит:
- А вам слабо?

За обедом Иван Андреевич Крылов не любил говорить, но,
покончив с каким-нибудь блюдом, по горячим впечатлениям высказывал
свои замечания. Так случилось и на этот раз. "Александр Михайлович,
а Александра-то Егоровна какова! Недаром в Москве жила: ведь у нас
здесь такого расстегая никто не смастерит - и ни одной косточки! Так на
всех парусах через проливы в Средиземное море и проскакивают
(Крылов ударял себя при этом ниже груди)

- Ну что же, я считаю что Вы в превоходном состоянии...
Больной уходит, мгновение спустя раздается грохот. Вбегает доктор - пациент мертв.
Сестра - кричит доктор, быстро берите его за ноги.
- Зачем?
- Мы должны его развернуть его так, как если б он входил в кабинет, а не выходил из него.

Снял пьяный в доску парень девушку. Ведет к себе домой, и наччинает ее уламывать. Та ни в какую, у меня говорит кризис. Короче, уламал он ее. С утра девушка собирается и уходит. Парень просыпается, бодун-страшный, ничего не помнит. Заходит в ванную, смотрит на руки:
- Я вчера кого-то убил!
Смотрит в зеркало:
- А потом съел!!!!!

Граф Хвостов любил посылать, что ни напечатает, ко всем своим
знакомым, тем более к людям известным. Карамзин и Дмитриев всегда
получали от него в подарок его стихотворные новинки. Отмечать
похвалою, как водится, было затруднительно. Но Карамзин не
затруднялся. Однажды он написал к графу, разумеется, иронически:
"Пишите! Пишите! Учите наших авторов, как должно писать!"
Дмитриев укорял его, говоря, что Хворостов будет всем показывать это
письмо и им хвастаться; что оно будет принято одними за чистую
правду, другими за лесть; что и то, и другое нехорошо.
- А как же ты пишешь? - спросил Карамзин.
- Я пишу очень просто. Он пришлет ко мне оду или басню; я
отвечаю ему: "Ваша ода, или басня, ни в чем не уступает старшим
сестрам своим!" Он и доволен, а между тем это правда.